Мрт что нужно принести с собой

Как делают МРТ исследование: пациент занимает положение, лежа на спине, на выдвигающемся столе прибора

Перед процедурой МРТ необходимо снять с себя все предметы одежды и бижутерии, в составе которых есть металл, одеться в одноразовый халат, или другие вещи без металлических предметов

Как делают МРТ с осевой нагрузкой: после томографии позвоночника в горизонтальном виде стол вместе с пациентом и магнитом поднимается в вертикальное положение

Сложно переоценить вклад медиков в Победу. С первых дней они спасали бойцов, не жалея себя. Вытаскивали раненых с поля боя и оперировали по нескольку суток без сна — всё это ради достижения одной, общей для всех цели. Невозможно перечислить всех героев поимённо. Здесь — всего лишь несколько пронзительных воспоминаний фронтовиков о тех страшных днях.
Калинина (Бормотова) Нина Григорьевна.
«Одним из первых моих заданий был выезд на станцию, где немецкие самолеты бомбили медицинский состав. У нас в батальоне объявили тревогу, мы, медики, залезли в кузов машины и понеслись к разбитому составу с ранеными. Приехав, мы застали уже конец бомбежки. Это было ужасное зрелище! Состав горит, раненые, те, кто мог ходить, вываливаются из этих вагонов и бегут подальше прочь. Мы их ловили, перевязывали. Столько раненых пришлось спасать, что мне потом долго казалось, будто у меня руки пахли кровью».
Самардакова Анна Иванова.
«Они нас словом «сестра» никогда не звали — только «сестрёнка» или «сестричка». Ведь мы жалели их и любили, отдавали им всё свое время. У нас же ничего, кроме них, не было: ни семьи, ни каких-либо других дел, кроме работы в госпитале. Мы принимали их как своих родных, когда их к нам клали. И мало того, что обрабатывали им раны, так мы всегда, как правило, брали шефство над двумя тяжело больными. Мы их перевязывали, кормили, читали им газеты и писали за них письма. Это, конечно, очень сильно им помогало. Ведь медицина не зря говорит, что больного важно не прооперировать, важно — выходить. Вот поэтому мы таким уходом и занимались. Отдали себя полностью раненым».
Лаврова (Иванчук) Ия Яновна.
«А в бытовом плане — зимой нагреем воды в тазах, вёдрах на буржуйках, стоявших в палатках. В палатках два входа — второй, как правило законсервирован, так там в тамбуре набросаем лапника, чтобы не стоять на земле, поставим табуретку, натаскаем воды, и в любой мороз моемся. И что интересно, до войны я часто болела ангиной, а на фронте за всю войну заболела один раз. Тогда было много раненых, мы развернули для них палатки, операционную, а самим пришлось спать на снегу. Застудила ухо, которое потом долго болело, а так ничем не болела. Хотя уставали, с ног валились: стоишь около операционного стола, тебя никто сменить не может, операции, одного уносят другого приносят. Раненого приносят без рук, другого без ног, у кого- то уже кишки наружу. Ой-ой, вы знаете, море крови, море стонов, море страданий. Были случаи, когда одной сестре приходилось двум хирургам помогать, на одном столе тяжёлая операция, на другом какая-нибудь полегче. Это было очень сложно, не перепутать ничего, напряжение страшное. И вот так работали на износ. Даже не так мучил голод, как отсутствие сна. Не высыпались потому, что когда большое наступление — не хватало персонала, часто бессменно работали сутками и более. И наконец, когда тебя сменят, где попало приткнёшься и спишь. Иногда просто не успевали развернуть палатки для персонала».
Гоголева (Машкова) Александра Семеновна.
«Недостаток медикаментов испытывали, конечно. В эвакопункте мы сами стирали бинты. Но тогда марля была марлей, это сейчас не пойми что. А тогда стирали бинты, сушили, гладили и снова мотали их в рулоны. И после смены врачи шли отдыхать, а мы — готовить стерильные материалы. Сейчас врачи используют готовые тампончики, а тогда мы должны были из марли сделать шарики или тампоны, инструменты перечистить, простерилизовать в кипятке полтора часа. Халаты мы тоже по полтора часа стерилизовали в автоклаве. Это сейчас врачи ходят в зеленых халатах, а тогда они были белыми. Вернее, должны были быть белыми, но от крови на них они становились темно-коричневого цвета».
Паннова (Алексеева) Анна Ивановна.
«Раненые поступали день и ночь. Ужас, не дай Бог кому-то снова видеть это своими глазами. Надо отдать должное, что каждого раненого всегда регистрировали. У нас были специально выделены регистраторы, грамотные девушки-санитарки. Особенно при наступлениях раненые поступали к нам нескончаемым потоком. И осколочные, и пулевые ранения. Только одну партию приняли, как приезжает следующая буквально через пару минут. Отовсюду слышатся охи и стоны. Не дай Бог войны снова».
Пешкова Наталья Никитична.
«Болезней почти не было, только на Курской дуге был тиф, до этого — ничего. Довольно странно, ведь никакой организованной санитарнo-гигиенической работы не велось. Вшивость была жуткая. Только когда долго стояли в обороне или отводили на переформировку, сооружали самодельные бани и прожигали одежду. Когда стояли под Юхновым, в обороне на Угре, там надо было делать противодифтерийные и противостолбнячные уколы. Так прямо идёшь по окопу и подряд прокалываешь всех солдат. Я как-то прикинула, что на фронте я была три года и три месяца, и если за это время год мы спали под крышей — это хорошо. Все зимы — это лапник и костёр, но и костёр не всегда можно было разжечь, тогда просто лапник. Я иногда пытаюсь вспомнить, как мы мылись, как одежду стирали, например. Не помню…»
Вайман Мира Зелиховна.
«Самое трудное время на службе для меня пришло после Победы. Тогда закрылись передовые госпиталя, и нас отправили на помощь в стационарные госпиталя на приёмку раненных. Там было так — встанешь в восемь утра и бегаешь на ногах до девяти вечера, потому что постоянно подходят эшелоны, надо же раны обрабатывать. Мы приводили наспех сделанные перевязки в порядок. Открываем рану — а там белые черви, мы их прозвали санитары, потому что их перекисью обрызгаешь — и черви свертываются, а рана остается чистой, они весь гной выбирали оттуда. Сделаешь перевязку, всё как положено, раненый подлежит в палате сутки, не больше, и его отправляют дальше».
Ситницкий Рахмиэль Израилевич.
«Как-то слышал из чужих уст формулировку тех боев: «позиционная война в условиях очаговой обороны». А там была война другая— немцы истребляют тебя день и ночь из всех видов оружия, а наш солдат держит позиции, да всё время ходит в атаки, пытаясь расширить плацдарм. Какая-то жизнь на плацдарме появлялась только ночью. Приносили еду, боеприпасы, бинты, эвакуировали раненых. Ночью можно было рискнуть и выпрямиться в траншее в полный рост. Но когда днём мне приходилось выходить из своего подвала наверх, чтобы принять или вытащить раненых, я нередко прощался с жизнью. Уцелеть там было весьма сложно».
Пекарский Леонид Мотелевич.
«Психика не выдерживала каждый день видеть кровь и смерть, видеть искалеченные тела, искромсанные, пробитые и изорванные пулями, осколками снарядов и мин. Переломанные кости, пробитые черепа, оторванные руки, ноги, вспоротые осколками животы, из которых вываливаются кишки, вырванные из тел куски плоти, душераздирающие крики или тихие мольбы о помощи… Агония умирающих… Кто в сознании, а кто уже в беспамятстве… Или, как вспомню полностью обгоревших танкистов, уже чёрных, не имевших никаких шансов выжить, так не по себе становится, до сих пор оторопь берет. К этой жути, только кажется, что можно привыкнуть… Каких только раненых пришлось увидеть… Лежит на земле тяжелораненый, окровавленный обрубок, ясно, что уже не жилец на этом свете, но ещё дышит, ещё в сознании, смотрит на тебя с мольбой, а что ты можешь сделать, если ранение смертельное… Оттащить в ближайшую воронку, перевязать, и, если возможно, облегчить боль, но жизнь ему не сохранить, его не спасти… На твоих руках человек умирает… Всё это после войны я постоянно видел в своих снах и чуть сам «не сдвинулся». Не мог даже фильмы про войну смотреть, вся эта жуть сразу возвращалась в мои сны».
Королев Максим Сидорович.
«Вот был такой случай. Одного перевязывал, рука ранена. Говорю: «Рука у тебя». А он говорит: «Нет, брат, ещё и живот», — и расстегнул телогрейку. А у него и кишки выпадают оттуда. Я стану перевязывать, а из-под бинтов кишки вылазят, думаю, надо самому как-то соображать. Спрашиваю: «Полотенце у тебя есть?» Ответил: «Есть». На плечах мешок его, я полотенце вынул, посмотрел грязноватое, а где возьмёшь чистое в окопах, траншеях? Ложу, значит полотенце на живот вдоль, перехватил раз наверху и внизу, вот уже кишки не выпираются. Упаковал его хорошо, из-под обстрела выдворил. «Ну спасибо, браток, я и сам дойду», — сказал раненый. Видите, насколько русский народ терпеливый?»
По материалам сайта iremember.ru