Право иммунитета на руси

Существование в удельной Руси этого сеньериального права в объеме древнего иммунитета выясняется вполне документально путем детального сравнения иммунитетных дипломов с жалованными льготными грамотами. Мы находим в этих грамотах то же самое основное постановление, как и в западных дипломах, обеспечивающее неприкосновенность вотчины и ее населения для княжеских властей (immunitas), ограждающее ее неприступной стеной от агентов правительства, как в современных нам некоторых автономных учреждениях. «Да не осмелится ни один общий судья вступать в эти владения» — так постановляли французские короли в своих дипломах. И то же самое в столь же категорических выражениях говорят наши князья в своих жалованных грамотах: «А волостели мои в околицу его (игумена) не въезжают»; или «А наместники мои и волостели и их тиуни не въезжают»; или «не всылают» к таким-то вотчинникам, «ни к их людем ни по что».

Наши грамоты точно так же, как западные дипломы, особенно настаивают на этом главном постановлении и затем указывают все проистекающие из него следствия полной иммунитетности, автономности частного имения, не оставляя места для сомнений, что в тех и других грамотах идет речь об одном и том же институте. У нас и на Западе одинаково по этим грамотам частному собственнику предоставляются: 1) исполнительная судебная власть, 2) право суда на всех людей, живущих в имении,

3) право сбора с них налогов и пошлин. Эти постановления встречаются у нас с небольшими вариантами в сотнях жалованных грамот. В наиболее краткой формулировке они выражены, например, в следующих словах жалованной грамоты, данной Кирилло- Белозерскому монастырю около 1400 г. «Людям» игумена Кирилла, говорит белозерский князь, 1) «ненадобе моя дань, ни иная никоторая пошлина; 2) волостели мои к тем людям не всылают ни по что, ни судят, 3) а тех людей ведает и судит игумен Кирило сам».

К порядкам, создававшимся на основании таких категорических определений наших жалованных грамот, вполне приложима следующая характеристика иммунитета, написанная Фюстелем де Куланжем по западным дипломам: «Частный собственник, лишив власти государственного чиновника, стал безусловным господином над своими землями. По отношению к людям свободным и рабам, живущим на его земле, он уже не только собственник, он становится тем, чем раньше был граф: в era руках — все, что принадлежало государственной власти. Он — единственный глава, единственный судья, как и единственный покровитель. Люди его земли не имеют иного правительства над собою. Конечно, по отношению к королю он остается подданным, или, говоря точнее, верным; но у себя дома он сам — король». И наши исследователи, изучавшие наши жалованные грамоты независимо от западных иммунитетных дипломов, еще в 50-х годах приходили буквально к тем же выводам. Так, Милютин утверждал, что следствием жалованных грамот было у нас «образование из каждой монастырской или церковной вотчины особого полунезависимого и замкнутого в себе мира, государства з государстве». Так, Неволин писал, что «на основании жалованных грамот поземельный владелец получал многие права державной власти и становился в своей вотчине как бы князем» .

Тожество западных и русских иммунитетных привилегий по их юридической природе не может быть оспариваемо. И даже В. И. Сергеевич , как ни старался он путем смешения жалованных грамот разных эпох доказать чрезвычайное разнообразие и случайность наших льготных пожалований и умалить их политическое значение, тем не менее не мог не признать, что «наши льготные владения и западные иммунитеты суть учреждения однородные». Но, сделав эту важную уступку, почтенный профессор, следуя давнему обычаю наших историков, спешит выяснить коренное отличие в значении русского и западного иммунитета. Иммунитет, говорит он, на Западе был одним из источников, предвестником феодализма; затем-де в феодальное время начала иммунитета были «переработаны», у нас же никакого перерождения не совершилось; иммунитеты существуют до XVII в., и, следовательно, наши жалованные грамоты не доказывают существования у нас одного из начал феодального порядка [1]*.

Однако, как я уже говорил выше, на Западе, так же как у нас, никакого «перерождения» иммунитета по отношению к низшим сеньериям не совершилось. Объем сеньериалыюго права феодальной эпохи одинаков с объемом того права, которое нам известно из более ранних иммунитетных дипломов. Иммунитет, или, точнее, вообще сеньериальное право, опиравшееся как на пожалования, так и главным образом на старину, послужил на Западе только опорой для узурпации верховной власти в точном смысле слова некоторыми крупнейшими землевладельцами и по преимуществу королевскими чиновниками, графами и вице-гра- фами. Но громадная часть сеньерий осталась со старыми правами и прежним объемом иммунитета или сеньериальной власти. Эти сеньерии в феодальное время, как и раньше, не были «государствами в государстве» в точном смысле слова, хотя и пользовались некоторыми важными государственными правами: независимостью от княжеских властей и правом суда и обложения жителей сеньерии.

Согласно воззрениям некоторых немецких и французских историков, иммунитет как учреждение не был созданием королей, не возник впервые из иммунитетных дипломов, а был исконной принадлежностью крупного землевладения[2]*. Теория эта, выше развитая мною, тесно связывается с общею новою теорией феодализма как строя, зиждущегося на крупном землевладении, на полноправной сеньерии как его основной ячейке. Сеньериальное право суда и обложения населения частного крупного имения ведет свое начало не от королевских пожалований: иммуни- тетные дипломы только распространяют это право на церковные имения и некоторые светские; по этим дипломам мы можем только судить об объеме этого обычного права в то время, когда писались дипломы.

Этот взгляд на иммунитет подтверждается чрезвычайным сходством иммунитетных пожалований не только в разных странах Запада, но и в России и в других славянских государствах — в Чехии, Болгарии, Сербии, а также и в Литве. Существо пожалования по франкским carta immunitatis, по англосаксонским freols-boc, по русским и литовским «жалованным грамотам», по сербским и болгарским «хрисовулам» везде одинаково состоит в воспрещении королевским или княжеским властям, графам, наместникам, «владельцам» доступа в частное имение и в предоставлении вотчиннику прав суда и обложения. Объем пожалований по грамотам разных стран сходится потому, что пожалования, очевидно, приноровлены к распространенному повсюду в средние века сеньериальному праву крупного землевладения. Во всех странах при этом одинаково сохранились по преимуществу в несравненно большем числе иммунитетные грамоты монастырям и церквам не только потому, что монастыри лучше берегли свои архивы, но и потому, что такие грамоты писались большею частью именно для монастырей и церквей, имения которых все были более нового образования и потому нуждались в распространении на них тех привилегий, которыми крупные боярские вотчины пользовались по старине.

В наших средневековых грамотах можно найти несколько любопытных указаний на всеобщность сеньериального, боярского, иммунитетного права. По некоторым нашим грамотам имму- нитетная судебная привилегия составляет не предмет особого пожалования, а как бы естественный, необходимый придаток к передаче права собственности на землю. Села даются «с судом и со всеми пошлинами». В этих грамотах так же, как и в западных, иммунитет, говоря словами Флака, «является как простое пользование правом собственности». В первой половине XV в. один белозерский боярин, жалуясь, что Кирилловский монастырь «отнимает» у него «от суда да от дани» деревню* принадлежавшую к его вотчине Кистеме, ссылался в подтверждение своих прав на нее не на пожалование, не на княжескую грамоту, а на старину: «А та деревня из старины тянет судом и данью к нам».

В феодальное время значительная часть сеньеров, даже указанного низшего разряда, пользовались правом суда в большем объеме, чем то допускалось дипломами Каролингов. Иммунитетные дипломы времени Каролингов предоставляли право суда, по мнению Вайца, обыкновенно не в полном объеме, а за исключением уголовных дел (excepto criminalibus causis), как это поясняется в некоторых дипломах. В позднейшее же феодальное время значительная часть сеньеров пользовались правом суда не только по гражданским делам, но и по уголовным, имели не только низшую, но и высшую или среднюю юстицию, хотя большая часть их имели право суда только в объеме каролингских дипломов, а именно только низшую юстицию. Виселица как знак высшей юстиции стояла только в немногих сеньериях. Во многих областях право высшего уголовного суда, или право меча (jus gladii), принадлежало только герцогам как территориальным государям.

Наши жалованные грамоты в этом пункте дают ясное доказательство близости наших удельных порядков к порядкам времени расцвета феодализма, а не его начального периода, времени Каролингов. Ограничительное постановление о праве суда, кроме уголовных дел, или, по терминологии наших грамот, «опричь душегубства, татьбы и разбоя с поличным», появляется в наших жалованных грамотах только к концу удельно-феодальной эпохи, а именно в XV в., и прочно утверждается как общее правило еще столетие спустя. В более же раннее время суд предоставляется у нас льготным вотчинникам в полном объеме как по гражданским делам, так и по уголовным. Даже в XV в. некоторым вотчинникам предоставлялись такие полные права суда — не только низшая, но и высшая юстиция. Так, например, великая княгиня София в жалованной грамоте Кирилло-Белозер- скому монастырю 1448—1469 гг. писала: «Мои волостели и их тиуни у тех людей… в душегубьство не вступаются никоторыми делы». В удельную эпоху у нас, таким образом, судя по жалованным грамотам, отражающим господствующее сеньериальное право, очень многие бояре и игумены, так же как на Западе в эпоху расцвета феодализма, могли бы поставить у въезда в их боярщины виселицу в знак принадлежности им высшей юстиции.

Этот вотчинный сеньериальный суд ограничивается у нас, судя по отражению его в жалованных грамотах, к концу удельного периода, по мере усиления территориальной государственной власти великих князей. Раньше всего и наиболее последовательно он ограничивается в Московском великом княжестве, где раньше и прочнее, чем в других княжествах, соперничавших с ним, утверждаются государственные начала. Это точно выясняется сравнением жалованных грамот разных княжеств: Московского, Тверского, Рязанского, Угличского, Белозерского и других. Во второй половине XV в. почти всюду право суда дается «опричь одного душегубства»; в XVI же веке — уже за исключением всех уголовных дел: «опричь татьбы, разбоя и душегубства».